Возвращение в Гусляр - Страница 90

– Это не чувство, а постоянное состояние людей, у которых других чувств не осталось, – поправил его Корнелий.

Коля грозно махал газовым баллончиком, а Удалов сказал ему:

– Коля, ты случайно не нажми, а то выпорем тебя по-соседски!

Открылось окно, и Гаврилова стала умолять соседей:

– Пожалуйста, не надо! Он еще фактически мальчик и обязательно исправится. Вот как разбогатеет, так сразу исправится.

Коля схватил мерседесовское кольцо и, ругаясь сквозь зубы, стал прилаживать его к «Москвичу». Бить его не стали. Поглядели, покачали головами, имея в виду общее падение нравов, и разошлись по домам.

В четыре часа ночи кто-то кинул камень в окно Грубину. Окно вдребезги, недостроенная новая модель машины времени повреждена… А кто? Грубин решил, что это Гаврилов, но мать его клялась, что Коля спал.

На следующий день разбили окно у Ложкиных. К тому же вдребезги разлетелся аквариум, и, пока суд да дело, ценных рыбок пришлось держать в трехлитровых банках. Кто сделал – догадывайтесь.

В машине Васи-Ахмета также окошки разбиты, а шины распороты. А ведь раньше в Великом Гусляре ни угонов, ни повреждений не случалось.

Вася-Ахмет пошел к Гаврилову. Но не дошел. Оказывается, два приезжих качка в камуфляжах, которые проживали уже четыре дня в гостинице «Гусь», приехали в город не для закупки льна, а с целью выполнять некоторые дела для Коли. Вот они и избили Васю так, что он попал в больницу.

Город был встревожен, на Колю смотрели косо, а он все ждал, когда же у него будет настоящий «Мерседес». На это не хватало лишь двадцати тысяч баксов.

Южные корейцы посетили мастерскую Удаловой «Ателье-молния», а там новые манекенщицы Тамарка Томи-Томи и Клара Анапко со швейной фабрики демонстрировали одежду, которая сама себя подгоняет по фигуре заказчика. Более того, они поделились с корейцами некоторыми задумками, полученными для перспективных разработок от Льва Христофоровича. Больше всего потенциальным заказчикам показалась перспективной модель «Сними-наденься» – «для тех, кто всегда спешит». Сначала модель вела себя как обычная – подгонялась по фигуре, но потом, если нужно, сама снималась с тела и возносилась на вешалку или возвращалась на заказчицу по условному сигналу. Ты ей свистнешь, она отзовется коротким птичьим лепетом, как иномарка, стоящая на электронной охране, – и летит к тебе или от тебя большим крылом.

Южные корейцы не удержались от аплодисментов, а потом устроили ужин владелицам и работницам мастерской в ресторане при гостинице, а после ужина попрощались за руку с Ксенией и старухой Ложкиной, а девиц пригласили к себе в номера, чтобы совместно полюбоваться оттуда видом на ночной Гусляр. Клара Анапко еще была непривычна к иностранному вниманию и выпрыгнула в окно, но без вреда для себя, потому что была гимнасткой-перворазрядницей, а Томи-Томи осталась и веселилась с корейцами.

Ксения с Ложкиной перед сном вернулись в мастерскую, чтобы прибрать там, запереть все, обесточить, повесить замок и договориться, как они завтра будут требовать деньги – франками на текущий счет или сразу оборудованием для роддома?

Старуха Ложкина села на диван для посетителей и сказала:

– Ох и устала я, Ксения, будто дрова возила.

А Ксения ответила:

– Чую, выгонит меня Корнелий из дома за то, что я хозяйство запустила.

Сказано это было не без гордости. Почти всю жизнь Ксения прожила в трепете. На совещании ли муж задержался, на встрече с инопланетными пришельцами или изменяет ей, домашней хозяйке? А теперь вот она сама стала фигурой международного масштаба.

…Не постучавшись и открыв дверь ногой, в ателье ввалился Коля Гаврилов в легком подпитии и сказал:

– Слушайте меня, бабки! Чтобы завтра подготовить в пакете двадцать тысяч баксов. Иначе ваши уши будут доставлены вашим мужикам. Усекли?

– Каких басков, Колечка? – спросила Ксения, которая с детства любила этого мальчонку.

– Молчать! – рявкнул Коля. – Двадцать тысяч. Или уши.

Первой опомнилась старуха Ложкина.

– Коля, а тебя давно никто не порол? – спросила она. – Постыдись!

– Что-что? – ответил Коля. – Я теперь как Терминатор. С дерьмом смешаю и не замечу. Такой вот я человек.

Ксения Удалова очень осерчала и пошла гнать Колю из мастерской. Но Коля словно ждал этого. Он врезал пожилой женщине в скулу так, что та упала на диван, оттолкнул старуху Ложкину к стенке, свистнул, и тут в ателье вошли два мужика в камуфляжах, с мешками, в которые они стали складывать, срывая с вешалок, международные туалеты.

– Дурак, – сказала Ксения, опомнившись, – если ты туалеты возьмешь, за что нам деньги заплатят? – Это означало, что жена Корнелия уже пришла в себя и принимала меры.

Ее аргумент подействовал на бандитов-рэкетиров. Они взяли лишь себе по костюму да Римке пару платьев, потому что Римка теперь с Колей сожительствовала, несмотря на превышение в возрасте.

– Двадцать тысяч завтра, как стемнеет, – приказал Коля. – У памятника Землепроходцам. И если кому-нибудь проговоритесь, хоть вздохом, тетя Ксения, то вашему Максиму не жить, а Корнелию Ивановичу тоже, не говоря уж о Николае Николаевиче.

Стеная и хромая, несчастные предпринимательницы поплелись домой. Уже на подходе к дому они услышали отдельные дикие крики: во дворе их ждали мужчины, встревоженные долгим отсутствием женщин. Сразу хотели звонить в милицию, арестовывать Колю, но потом Удалов увел всех к себе, чтобы обсудить проблему без свидетельницы. Они же понимали, что мать – она и у Гитлера мать, а уж у Гаврилова – тем более союзник.