Возвращение в Гусляр - Страница 71

– Кто вам мешает строить дома не на месте старых, а в стороне?

– А вам известно, Танечка, – слово «Танечка» было лишено всякой ласки, оно было куда официальнее нежного «Таня», – что такое коммуникации? Вы слышали что-нибудь о транспорте? Знаете что, – наконец-то Мирону Ивановичу удалось распалить себя справедливым негодованием, – занимайтесь своей генетикой и не мешайте тем, кто строит вам дома! Если каждый будет лезть в чужие дела, мы ни черта не сделаем!

– Это не чужое дело, – сказала Таня и чуть улыбнулась при этом. – Это наше общее дело.

– Я все знаю. Я не меньше вас берегу природу и культурное наследие. Но нельзя же держаться за это культурное наследие, как за соску. Мы выросли из колыбели!

– Ах вот вы какой! – сказала Таня заинтересованно. – А на вид кажетесь мягким, даже растяпой.

– Спасибо.

– Вы знаете, что будет на месте этой часовни?

– Знаю. Стоянка для автомобилей. К тому же мы наконец-то сможем спрямить улицу.

– А палаты, которые стояли раньше за часовней, вы уже снесли.

– Какие, к черту, палаты? Там стояли бараки.

– Не надо мне врать, – сказала Таня учительским голосом. – Вам удалось их снести, потому что вы вместе с вашими новыми друзьями смогли доказать, что реставрировать их обойдется дороже, чем построить заново. И вы победили Елену Сергеевну.

– Вот видите! – сказал Мирон Иванович.

Такая осведомленность девушки была удивительной, потому что решение о сносе каменных бараков, которые Елена Сергеевна упорно именовала палатами, не было обнародовано.

– Ну вот и ваш дом, – сказала Татьяна.

Они дошли до трехэтажного типового дома, в котором у Мирона Ивановича была небольшая квартира. А он и не заметил, как дошли.

– Тогда спокойной ночи, – сказал Мирон Иванович.

– Может, посидим на скамеечке? Или вам уже расхотелось?

– Мне спать пора.

– Чтобы завтра браконьерствовать?

– Не надо громких слов. Завтра мы едем на рыбалку.

– Знаю я эту рыбалку, – сказала Таня и села на скамеечку. – Садитесь.

– Нет.

– Я вам сказала – садитесь! Пока вы надеялись, что будете со мной целоваться, вы никуда не спешили.

– Пять минут, – сказал Мирон Иванович.

Он сел.

– Знаете что, – сказала Таня, – если вы согласитесь не сносить часовню, я вас поцелую. Честное слово.

– Дешево цените мою принципиальность, – сказал Мирон Иванович.

– Да поймите же, принципиальный архитектор. Я знаю куда больше вас. Я знаю, что часовню вы не снесете, мы вам этого не позволим. Я знаю, что вы не поедете завтра на рыбалку, потому что в шесть утра вам позвонит этот толстяк… ну как его… заместитель директора, и все отменит.

– Не думайте, что вы меня заинтриговали. – Мирон Иванович клял себя за слабость. Надо было сразу уйти.

– Я и не пытаюсь. Неужели вы думаете, мы будем тратить время и силы на то, чтобы я сидела с вами на лавочке или гуляла под луной?

– Тогда идите спать.

– Последний раз обращаюсь к вашему разуму – спасите часовню!

– Глупости! Часовня нам мешает. Она никому не нужна. Мы возводим города будущего – башни из стекла и сборного железобетона.

– Я вам гарантирую, что эта часовня переживет ваши шедевры из сборного железобетона, потому что они, в сущности, времянки. Стандартные времянки, поставленные за неимением лучшего. Пройдет совсем немного времени, и строительство снова станет созиданием прекрасного.

– У нас с вами разные вкусы.

– Не сравнивайте, потому что у вас нет никакого вкуса. Откуда быть вкусу у человека, лишенного корней?

– Всё, – сказал Мирон Иванович. – Мне это надоело.

– Если бы вы знали, как вы мне надоели, – сказала девушка. – Ведь такие уроды, как вы, думающие только о сегодняшней выгоде, о том, чтобы посидеть в ресторане с заказчиком и выполнить план, снесли в этом городе шесть церквей, гостиные ряды и не счесть сколько старых домов, созданных людьми, которые знали, что такое красота.

– Зачем же обвинять меня в перегибах тридцатых годов? – удивился Мирон Иванович. – Это нечестно. Я сам выступал за реставрацию крепостной башни.

– К счастью, ваше поколение – последние истребители русской культуры.

– Вы надеетесь, что придут другие? Лучше?

– Я убеждена.

– Что ж, подождем, – сказал Мирон Иванович. – Спокойной ночи.

Он не знал, надо ли прощаться за руку, потом решил, что не надо, кивнул и пошел к подъезду.

Таня догнала его в дверях.

– Погодите, – сказала она. – Я вам только покажу один снимок. Надеюсь, это останется между нами.

Она протягивала ему цветную фотографию, размером с открытку. В подъезде было светло, и Мирон Иванович явственно разглядел картинку – небольшую приземистую белую церквушку с куполом, двумя узкими стрельчатыми, в глубоких нишах, окошками и низкой дверью под тяжелым, будто витым из ветвей порталом.

– И что? – спросил он.

– Это она, – сказала Таня. – Нравится?

Мирон Иванович сразу догадался, что, если переделать оконные проемы, восстановить портал, да еще барабан и купол, из сапожной мастерской получится памятник архитектуры.

– Пришлось снять метр земли, – сказала Таня, – ведь культурный слой здесь трехметровый, зато сразу изменились пропорции, правда?

Мирон Иванович заметил, что за часовней, там, где должен возвышаться корпус заводоуправления, видны только зеленые деревья.

– Липа, – сказал он уверенно.

– Почему?

– Здания нет. Рисуете, так соблюдайте историческую правду. Где заводоуправление?

– Снесли, пока совсем не развалилось.