Грубин давно не был в ресторане, не приходилось как-то. Зал был не полон, но дымен. Его начали переоборудовать на современный лад, но ограничились только столами, шторами и буфетом в углу. Остальное – лепной потолок и стены с позолоченным трафаретом – осталось от старых времен.
Грубин, в неустойчивости чувств, возрадовался, что надел костюм с галстуком. Играл эстрадный оркестр из четырех человек. Грубину очень захотелось, чтобы хоть кто-нибудь из знакомых увидел его здесь с прекрасной циркачкой. Но знакомых, конечно, не было.
– А вот и Сидоров, – увидела Таня. – Какое приятное совпадение!
Дрессировщик сидел за столом в одиночестве. Перед ним стояли бутылка портвейна и тарелка с супом-харчо.
– Сидоров, – позвала Таня, подходя к столику. – Добрый вечер. Вы сегодня хорошо работали.
«Ну зачем я сказал ей, что ищу Сидорова!» – проклинал себя Грубин.
Вблизи Сидоров был не так привлекателен, как на манеже. У него было длинное сухое лицо в глубоких морщинах, волосы так плотно прилегали к голове, что все шишки черепа были наружу. У Сидорова были очень длинные сильные пальцы и на одном из них большой перстень. Дрессировщик лениво поднялся из-за стола, поцеловал Тане руку, и, когда выпрямился, во взгляде его Грубин уловил нечто хищное, словно дрессировщику передались качества его подопечных.
– А это кто? – спросил Сидоров, обращаясь к Грубину. – Почему не знаю?
– А это вовсе не мой, а ваш поклонник, Сидоров, – сказала Таня. – Он вас искал, а я его мобилизовала, чтобы он меня поесть проводил.
– Здравствуйте, – сказал Грубин. – Грубин.
– Очень приятно, – сказал Сидоров в пустоту. – А я скучаю. Садитесь. В этой дыре есть нечего. Вот, видишь, суп ем.
– Здесь очень котлеты хорошие. По-киевски, – сказал Грубин. – Их в кулинарии продают, каждый день очередь.
– Наверное, на ружейном масле, – сказал Сидоров. – У меня желудок не в порядке.
– Правильно, давайте закажем по киевской котлете, – сказала Таня Грубину. – Я вам верю. Сидорову – никогда. Он хочет меня съесть.
– Шутка, – сказал Сидоров. – Хотел бы съесть только в переносном смысле.
– И еще возьмем вина. Сухого. За встречу и премьеру. Вы будете пить? Да, кстати, я не знаю, как вас зовут.
– Александром, – сказал Грубин.
– Значит, Сашей. А меня Таней.
– Я знаю, – сказал Грубин. – Мне очень понравилось, как вы выступали. В первый раз.
– А во второй?
– С фокусником?
– Ну да, с Аббасом.
– Но ведь в первом номере вы сами выступали, а во втором только помогали.
– Вот всегда так. Послушайте его, Сидоров. Голос народа. Придется мне уйти от Аббаса Семеновича. Хоть и жалко. Все думают, что это фокус.
– Это не фокус, – сказал Сидоров, маня пальцем официанта. – Это не фокус. Две котлеты по-киевски, бутылку сухого, бутылку коньяку и всякой закуски.
– У нас мясное ассорти есть, – сказал официант.
– Давайте. Все давайте. Это не фокус. Таня обладает феноменальными способностями к математике.
– Саша, – сказала Таня, – задайте мне любое число перемножить. Или корень извлечь.
– Ну зачем же, – сказал Грубин. – Я верю, конечно, я верю.
– А все-таки задайте.
– Ну хорошо. Сто тридцать на сто сорок.
– Восемнадцать тысяч двести, но вы мне задайте что-нибудь потруднее. Пожалуйста, я прошу вас, Саша.
Пришел официант, сказал, что мясного ассорти нет, осталось только рыбное.
– Ладно, – сказал Сидоров, – несите рыбное.
Грубин смотрел на Таню, и она покачала головой, ободряя его.
– 125 646 умножить на 6 733 687, – сказал Грубин.
Таня задумалась на мгновение, выпалила очередь цифр, и Сидоров сказал снисходительно:
– Вы не кивайте головой, товарищ. Вы возьмите карандаш, запишите и на досуге перемножьте сами. Но я со своей стороны гарантирую, что ошибки здесь нет. Таня – живая электронная машина.
– Я верю, – сказал Грубин, послушно записывая в книжку длинный ряд цифр. Потом Таня напомнила ему, что на что она множила, и тут принесли рыбное ассорти и кету семужного посола.
– Я страшно голодная, – сказала она и тут же принялась за еду.
– А мы по маленькой по случаю знакомства, – сказал Сидоров. – Ты присоединишься?
– Только сухое вино, – сказала Таня. – Завтра вставать рано. Аббас Семенович новый номер задумал. С таблицей логарифмов.
Выпили. Грубин почти не закусывал, старался не глядеть на Таню, очень стеснялся Сидорова. Бутылка коньяка опустела наполовину, и он почувствовал, как хмель завладевает головой, превращает мир в добрый и яркий спектакль, в цирковое представление, которое невозможно и нельзя прерывать и в котором ему, Грубину, тоже найдется роль. Может быть, он станет жонглером, может быть, дрессировщиком. И уйдет вслед за Таней далеко-далеко, за пределы области… Причем в этом далеком и сладком походе находилось место и для Сидорова. Он оказался совсем не таким неприятным человеком, как поначалу. Бывают люди, которые не милы с первого взгляда, а потом у них обнаруживается много хороших качеств. Сидоров был добродушен, образован и ничем не показывал перед Грубиным своего превосходства. А когда уходили из ресторана, потому что он уже закрывался и официантки по очереди подходили к столику и собирали подотчетный инвентарь – одна взяла солонку, другая – пустые бутылки, а третья – фарфоровый стакан, в котором стояли бумажные салфетки, – когда уходили, Сидоров отказался принять от Грубина деньги за оплату ужина, и Грубин даже обиделся немного, хотя Таня с доброй улыбкой успокоила его и сказала, что все еще впереди и Грубину представится возможность проявить гостеприимство – цирк остается на гастролях на две недели.